“Олежик, кайда борасан?” – “Вы сами такие.”
Содержание страницы
Введение
Анна Ивановна Шумская (в девичестве – Деньдобрая) моя бабушка по маминой линии, коренная Ташкентская русская. Родилась в Ташкенте в 1901 году. Насколько я помню, родители бабули тоже родились в Ташкенте, а вот родители бабулиных родителей прибыли в Туркестанский край, как первые колонисты, вместе с экспедиционным корпусом генерала Кауфмана.
Предыстория семьи Деньдобрых
Когда я расспрашивал бабулю о прошлом, она дала мне почитать трехтомник Анны Алматинской “Гнет” и сказала, что эта книга о нашей семье. Я прочитал и больше не задавал много вопросов. В этой книге все было рассказано о судьбе первых поселенцев, колонистах, в Туркестанский клай. От того времени, когда они решили из центральных районов России перебраться в Туркестанский край, и до окончательного установления Советской власти в Туркестанском крае, с отделением Среднеазиатских республик. В том числе и о Туркестанских коммисарах, которые были расстреляны во время контрреволюционного бунта, во главе с полковником Осиповым. Памятник Туркестанским коммисарам был установлен на привокзальной площади, практически рядом с домом, где мы жили и где я родился.
Бабуля знала всех туркестанских комиссаров, так как бывшая гимназистка, грамотная девушка, работала связисткой на центральном телеграфе, куда все туркестанские комиссары забегали к ней в коммутаторскую и просили, чтобы она срочно их соединила с кем-нибудь. Ну и, естественно, разговаривали с ней, шутили, флиртовали, так как бабуля в юности была очень привлекательной и умненькой девушкой, с которой было приятно поговорить. Она ведь получила хорошее образование в царской гимназии. Я помню рассказы о многих комиссарах, именами которых были названы улицы в Ташкенте и даже целый район – Шумиловский.
После гимназии бабуля уже нигде не училась. В революцию – было негде, а после революции пошли дети.
Мой дед – Шумский Иван Лукич
В 22 года родилась первая дочка – Надежда, а в 23 года родилась моя мама, Татьяна.
Муж бабули, мой дед Шумский Иван Лукич, работал, а на бабуле была семья. Интересно, что третья дочь, Галина, родилась перед самой войной, почти через 15 лет после старших двух дочерей. Уверен, что были какие-то причины для такого позднего рождения третьей дочери, но я их не знаю. Когда можно было порасспросить об этом, меня это не интересовало, а сейчас поздно – не у кого.
Бабуля хорошо шила, в гимназии основательно обучали рукоделию. Этим она не только хорошо подрабатывала, но и обшивала семью.
Тараса Шевченко 64. Мы Ташкентские Русские.
Всю свою жизнь, от рождения и до смерти в 69 лет, бабуля прожила в доме возле привокзальной площади, по адресу Т. Шевченко 64.
Обычное Ташкентское жилье – двор в центре, вокруг одноэтажные квартиры с маленькими палисадничками. Комнаты просторные, с высокими потолками. С кухней, кладовкой. В кладовке хранилось все: от вещей и мебели, до продуктов. Я хорошо помню, как в ней висели свиные окорока. Зимой, в начале года, покупался поросенок, которому в кладовке тоже находилось место. Весь год поросенок откармливался. А к новому году его отвозили в частную коптильню, где закалывали. Часть мяса оставляли за работу, часть забирали свежим, а окорока коптили, подвешивали в кладовке и ели долго, до лета. Мама мне рассказывала, что в кладовке, ее еще называли сараем, у них всю войну весели связки с копченой и вяленой воблой. Дядя Сережа, младший брат бабули, часто по работе ездил в сторону Аральского моря и привозил копченую и вяленую воблу. Это хорошо выручало в голодные, военные годы.
В палисаднике, рядом с домом, росли виноградник и хмель, которые полностью закрывали своей тенью просторную террасу. Весной, летом и осенью столовая переносилась в палисадник.
Как нужно есть
Относительно обедов и всего, что касается еды, у бабули были строгие порядки. Она меня учила, что оставляют в тарелке недоеденную еду только плохие люди; что есть нужно только за столом, когда все едят; есть “от пуза” и не таскать куски в промежутках между завтраками, обедами и ужинами; что к хлебу нужно относиться очень бережно.
К бабуле только на “Вы”.
Я хорошо помню, что бабуля была очень строгих правил, Я ее называл только бабулей и на “Вы” и меня очень удивляло, что Вовка, мой старший двоюродный брат, называл бабулю “баба” и обращался к ней на “ты”.
Вечерами, после ужина, в теплое время года, обитатели дома собирались в центре общего двора, чтобы играть в лото, в карты (девятку). Нас, детей, отправляли за билетами в летний кинотеатр, который находился в сквере железнодорожников (“железка”), если там показывали новый фильм. Отправляли пораньше, чтобы мы смогли купить дешевые билеты, по 20 копеек, на первые ряды. Во время просмотра фильма, все сидели там, где хотели. Мы, дети, приносили билеты, и когда наступала темнота, игра прерывалась и все шли смотреть кино. Вернувшись после кино, немного подкрепившись остатками ужина (на строгости бабули не обращали внимание), шли продолжать игру.
Играя, взрослые разговаривали, шутили, сплетничали. Я уже многих не помню, врезались в память дядя Коля, часовой мастер, который потерял обе ноги на войне и его жена- тетя Люба. Рем и Зинка. Оба работали на кенафной фабрике, где и мой дядя Вася, муж Галины. Конечно, никого уже нет в живых, да и дома давно нет, его снесли и сейчас на его месте площадь. И памятник Туркестанским комиссарам снесли. Да и самой привокзальной площади уже нет, вместо площади с памятником скоростная трасса с переездом.
Ташкентчкие русские – наследники оккупантов
В Ташкенте многое изменилось. И, самое главное, Ташкент перестал быть “городом хлебным”, удобным для жизни городом. Ташкентский дух из города выветрился вместе с миллионом ташкентских русских, вынужденных покинуть город во время роста “национального самосознания”. Когда все ташкентские русские вмиг превратились в наследников оккупантов, поработивших этот солнечный край.
Мама очень любила бабулю. Уже работая и живя в Намангане, она приехала рожать меня в Ташкент, к бабуле. Когда маме нужно было по работе уезжать в Москву на длительный срок, в Наманган приезжала бабуля, чтобы смотреть за домом и семьей.
Бабуля в Намангане. Гава.
Мама каждое летом выезжала в детский санаторий, где она была главврачом. Одно лето в санаторий приехала бабуля вместе с моим двоюродным братом Вовой.
Помню, было замечательное лето. Мы были детьми, и бабуля, и мама были молодыми. Ходили в горы, купались в чистой, бурной, горной реке – Гавасае. Нас приглашали в гости к местным жителям, которых мама лечила. Помню, один раз нам с Вовкой разрешили залезть на дерево с созревшим крупным, черным тутовником. Есть два вида черного тутовника. Первый – мелкий и просто сладкий, а второй- очень крупный, кисло-сладкий и очень сочный. Второй вид тутовника – самый вкусный и даже целебный. Его сок продается на узбекских базарах в маленьких стаканчиках и очень дорого. Мы забрались именно на дерево с самым вкусным тутовником. Помню, что объелись так, что не могли отмыться несколько дней от черного цвета. Мы ходили в трусах и, поэтому, измазались черным тутовником с головы до ног. Ну и, конечно же, весь рот, лицо и губы.
Еще в одних гостях, я даже помню у кого – у Сарымсакова, так звали молодого, крупного мужчину, которого мама вылечила от туберкулеза. Он маме был благодарен всю жизнь. Мы пошли к нему в гости. Они приготовили манты. Нам с Вовкой выдали по целому лягану (большое узбекское блюдо). Сейчас я понимаю, что в шутку, но мы шутку не поняли и съели по целому лягану вкуснейших, узбекских мантов. Помню, что на следующий день аппетит у нас появился только к обеду – и это у пацанов с отличным аппетитом!
Последние годы
После шестидесяти лет, бабуля располнела. она мне казалась очень дородной, пожилой женщиной. Я не часто с ней виделся – студенческая жизнь оставляет мало времени для общения с бабулями и дедулями. Помню, мне мама сказала, что бабулю положили в железнодорожную больницу, и она хочет меня увидеть. Я пришел в палату к бабуле и увидел худенькую, желтую старушку, которая увидев меня, улыбнулась и расплакалась. Я тоже не выдержал, расплакался и выбежал из палаты. У бабули обнаружили рак печени в последней стадии.
Бабуля так и не вышла из больницы. Сгорела за несколько недель.
Похоронили Анну Ивановну Шумскую на православном кладбище. Его называют Боткинским.
